Почему РФ — не СССР
В начале марта я всё ещё пребывал в ахуе и написал немного истерическую заметку о том, что Путин комунизд а РуZZкий мир — порождение больного сознания национал-большевиков. Короче, всё, что мне не нравится приходит слева (не путать: идеологически, а не географически). Не то чтобы я с этим сейчас не согласен, но с тех пор я больше узнал о Российской империи, СССР и идеологиях в принципе. Я пришёл к выводу, что они не бывают чистыми, потому что являются всего лишь средствами для достижения власти. Поэтому, например, в «прогрессивных» тоталитарных режимах можно увидеть много архаичных черт, а у так называемых реакционеров/контрреволюционеров — модернистское мышление. Так что оставим в покое «правых» и «левых». Есть темы поинтереснее.
Арестович, которого я вспоминаю через текст, давно озвучил мысль, с которой я (был) не до конца согласен. В Украине за культурную гегемонию борются четыре проекта: еврооптимистический, националистический, пророссийский и советский. Хотя они парами и вступают в коалиции, между всеми этими нарративами есть неразрешимые противоречия. В конце концов остаться должен только один. Не согласен я был с тем, что пророссийский и советский проекты фундаментально отличаются и конфликтуют. Мол, оба они генеалогически советские. Ведь чекисты и мобилизованная ими этнически русская чернь к Российской империи никакого отношения не имеют, а только апроприруют её символы в постмодернистко-неосталинистком стиле. Но недавний пост Пугачёвой и комментарий по этому поводу Арестовича сложили пазл в моей голове. Какой же конфликт между СССР и РФ?
Две Новороссии
Со времён Майдана в Украине выкристаллизовалось две коалиции: одни против того, чтобы продолжать кружить в орбите РФ (и чтить коммунистическое прошлое), другие за. Самые радикальные из последних пошли на сепаратизм. Их у нас принято считать гомогенной массой имперцев и путинистов во главе с Гиркиным. Арестович с самого начала говорил, что это не так, но теперь я нашёл этому задокументированное подтверждение. Расскажу об исследовании социолога Михаила Минакова 2018 года: «Новороссийский миф и транснациональность непризнанных постсоветских государств: амбивалентность промосковского сепаратизма». Похоже, мы ненароком проглядели значительное меньшинство, а то и «молчаливое большинство».
В своей работе Минаков проанализировал более 1500 текстов и дискуссий о вопросах, связанных с мифом о Новороссии, соавторами и участниками которых являются приблизительно 25 тыс. человек. Социолог выделил две группы: империалисты и «транснационалы». Первые — это привычный для нас пророссийский проект, продвигаемый Кремлём. Его символами стали Гиркин, Бородай и прочие «малофеевцы». Они выступали за присоединение части территории Украины к РФ, обосновывали это общим имперским прошлым. Империалисты более этнически-ориентированные, громкие и воинственные. Транснационалы же — это русскоязычные, но не обязательно этнически русские, сообщества, которые есть не только на Юго-Востоке Украины, но и в других непризнанных республиках. Они чувствуют себя маргинализированными и исключёнными из постсоветских стран, нациостроительство которых оставило их региональную идентичность за бортом. Сепаратизм для них — это способ заявить и защитить свою коллективную идентичность, а не растворить её в «великоросской». Вот характеристика транснационалов, которую даёт Минаков:
Члены этой группы больше ссылались на общее советское наследие […], чем на имперское прошлое […] в своей аргументации в пользу легитимности такого объединения земель. Важно отметить, что «советские» аргументы были менее «историческими» или «темпоральными» (связанными с прошлым): для членов этого сепаратистского онлайн-сообщества «советское» означает коммунистическую социальную защищённость, высокий уровень жизни и чувство принадлежности к вне- или надэтнонациональному обществу.
Империалисты не очень меня интересуют. Психологический портрет этой мрази, которая тупо хочет уничтожать всё, что не может отжать, я описал в тексте «Тёмная сторона красного солнышка». Если вкратце, это последовательный имморализм и поклонение большой дубинке. А вот случай транснационалов куда любопытнее. Ведь своей детской и отчасти ложной ностальгией по «утопическому прошлому», где была социальная защищённость, дружба народов и объединяющая идеология, они похожи не только на многих возрастных людей на постсоветском пространстве, которым не по душе политика декоммунизации. Но и на своих западных друзей по несчастью. Постмодерн никого не обошёл стороной.
Потерянный рай
1991 год идеально подходил для пересмотра понятия Истории со времён Гегеля. Распался СССР — государство Модерна, которое в теории вело человечество в будущее. В этом же году вышла книга Фредрика Джеймисона «Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма», где философ констатировал завершение эпохи Модерна. По мнению Джеймисона, на Западе эпоха утопических проектов закончилась даже раньше, чем в СССР. Классические левацкие движения с общим пониманием того, в какую сторону должно направляться историческое развитие (в идеальную версию СССР без Сталина и ГУЛАГов), разочаровались, ослабли и раздробились на непримиримые фракции — способные критиковать, но не предлагать что-то новое. Поэтому, говорит Джеймисон, Постмодерн, в отличие от его утопического предшественника, характеризует не жажда новизны и стремление идти вперёд к предопределённому светлому будущему, а топтание на месте и скепсис к тотализирующим и универсализирующим метанарративам. В этом так называемом состоянии Постмодерна человек больше не производит вдохновляющие картины будущего, потребляет образы из прошлого и… ностальгирует по чему-то утраченному.
Джеймисон считает, что образы из прошлого «колонизируют настоящее», потому что Постмодерн, осмысляя Историю, опространствывает время и тем самым создаёт «плюрализм-реальности»: сосуществование не столько множества альтернативных миров, сколько не связанных друг с другом нечётких множеств или полуавтономных подсистем. Таким образом появляется, например, шизофреническое соединение большевизма и православия, Николая II и Ленина как мирно сосуществующих патриотических символов одной политической общности. Тем не менее, как замечал и сам Джеймисон, некоторые образы, несмотря на характеризующий Постмодерн релятивизм, цепляют людей сильнее. Или, по крайней мере, вызывают пресловутое ощущение ностальгии.
Задам неожиданный вопрос: что объединяет ЛДНРовских транснационалов, постсоветских бумеров и западных популистов (от Ле Пен до Берни Сандерса)? Все они скучают по нормальному, по их мнению, обществу, возможному благодаря послевоенному социальному государству образца середины прошлого века. С уверенностью в завтрашнем дне, землёй под ногами и кооперацией, без ̶м̶и̶г̶р̶а̶н̶т̶о̶в̶ и ̶п̶и̶д̶а̶р̶а̶с̶о̶в̶ морального релятивизма/нигилизма, эгоизма/гедонизма и конкуренции всех со всеми. Джеймисон называет 50-е годы в США утраченным объектом желания, тоже самое можно сказать о послевоенных советских эпохах, которые у поклонников СССР смешались в единую картинку потерянного рая. Или, как верно подметил Арестович, в идеальную проекцию лучших душевных чаяний. Мир, труд, май. Свобода, равенство, братство. Да, они похожи ещё кое в чём.
Европейские народы, прошедшие через две мировые войны, к середине прошлого века, казалось бы, окончательно уяснили, что полномасштабная война, по крайней мере друг с другом, это то, чего впредь всеми силами нужно избегать. Нет, правящие классы не стали менее циничными и властолюбивыми, но их пропаганда больше никогда не достигала шовинизма и милитаризма уровня 30–40-х годов. Президенты и генсеки помнили, что это такое, а народы по обе стороны океана в унисон мечтали о будущем без войны. Это-то советское представление о нежелательности войны и попрал Путин со своими некрофилами, чья риторика неспроста дублирует нацистскую. Поэтому-то беззубые позднесоветские ценности и вступают в конфликт с «ценностями» РФ — с неприкрытой жаждой власти и уничтожения.
Казаки-разбойники
Из всех украинских проектов пророссийский кажется мне самым, по понятным причинам, сконструированным извне, бессодержательным и, несмотря на свою апелляцию к прошлому, постмодернистски деисторизированным. А вот советский проект в его ностальгическом, а не модернистском варианте, действительно органичен для тех самых транснационалов, которые, пускай и при активном содействии кремлёвских кураторов и империалистов, рискнули защитить свою идентичность с оружием в руках. Я не буду их морально осуждать, ведь: 1) от простых людей бесполезно ожидать разумных политических решений; 2) за свой выбор они уже поплатились. Транснационалы мне даже симпатичны, ведь, как это ни парадоксально, по духу они наши.
В одной из своих лекций украинский философ Святослав Вышинский, чей тг-канал и сейчас пестрит непопулярными мнениями, сказал такую вещь. Хотя антимайдановцы и сепаратисты были против Евромайдана и смены власти в Украине, они руководствовались теми же принципами, что и их заклятые враги: сопротивление центральной власти и навязанным сверху правилам, низовая самоорганизация и… воля. Вышеупомянутый социолог Минаков в исследовании сторонников Новороссии подчёркивает эту же особенность транснационалов: их структура власти была более горизонтальная и децентрализованная, чем у империалистов; они считали себя «простыми людьми», «низовыми активистами» и «сторонниками», а не лидерами или интеллектуалами. Минаков снисходительно отчитывает транснационалов, мол, они решили строить свои республики, не считаясь с украинскими законами и международным правом. Well, sounds pretty anarcho-cossackism to me…
Украинский историк Ярослав Грицак всё время говорит, что русские и украинцы прежде всего отличаются политической культурой. Он, конечно, имеет в виду то, что украинцы демократичнее, что для современного образованного человека по-определению качественно лучше. Но я бы сказал иначе: русские более автократичные, а украинцы… анархичные! Так как оба описания (в отличие от священной демократии) обладают скорее негативной коннотацией, на них можно взглянуть не идеологически, а функционально. Слишком много автократии — получаете тиранию, слишком много анархии — разваливаете государство, и вас завоёвывают внешние силы. Мне кажется, обе крайности отлично характеризуют злоключения этих двух народов на протяжении всей их истории, как бы они себя не называли, на каком бы языке не говорили.
Если предыдущий абзац показался вам убедительным, я повышу градус отсебятины и обосную своё мнение по поводу транснационалов историческими параллелями. Те люди, которые искренне хотели независимости от Украины и имели отличные от её истеблишмента ценности, напоминают мне казаков, которые в 17 веке хотели создать свою державу, независимую от Речи Посполитой. Казаки, как и сепаратисты, недолюбливали католическую шляхту (прозападных олигархов), искали помощи у православного царя («генсека» Путина). В итоге, украинцы с одной стороны долго убивали украинцев с другой, а независимого государства так никто и не получил. Тем не менее, на Востоке Украины опять и опять возникал анархистский движ: от Махно до сепаратистов. Вот поэтому транснационалы — наши. Не идеологически, не ценностно, но экзистенциально.
Травма декоммунизации
В Украине было четыре проекта, теперь осталось два. Пророссийский дискредитировал сам себя, на деле оказавшись милитаризированным, но безыдейным этническим национализмом, который почему-то ненавидит славянских соседей больше, чем анти-русскую власть и нерусских сограждан. Наверное, потому что им национальное государство иметь не позволено. Советский проект в Украине начали демонтировать ещё до войны, сейчас эта работа продолжается. А донбасские самостийники, преданные идее, но также преданные, как их казацкие и анархистские предшественники, восточной деспотией, ею же и ликвидируются. Радоваться тут нечему.
Донбасс деиндустриализовался во многом по причинам, от действий украинского правительства не зависящих (напоминаю о схожести ситуации трампистов и транснационалов). И всё, что у этих людей оставалось от нормальной, по их мнению, жизни — это объединяющие их региональные святыни и «святые», которые внезапно стали не комильфо. У нас Стаханов, в Алчевске у нас, герои труда спецкласс — пробивается сквозь слои зазубренных кремлёвских штампов единственное, во что действительно верил Юрий Бардаш, восимьлет работая на украинскую музыкальную индустрию и пару месяцев — на военную пропаганду РФ. Сдаётся мне, это глубоко внутри. Мы не сможем вернуть оставшихся там людей, не работая с этими архетипами.
Я прочитал столько умных книжек о том, почему коммунизм — это худшая из возможных систем, что забыл о том, как я люблю советскую музыку и архитектуру. А ещё я люблю своих пожилых родственников, которые выросли в СССР хорошими людьми. Они не очень любили независимую Украину, и дело тут не только в пропаганде. Им пообещали капитализм, свободу и процветание, а получили они анархо-олигархат, вышиванки и улицы с новыми названиями. Они надеялись, что где-то всё по-другому. Но теперь у них нет никаких иллюзий. И сколько бы РФ не возвращала лениных площадям и старые названия проспектам, украинские пенсионеры, что прячутся по правилу «двух стен» от Русского «мира», на закате дней осознают, что Советский Союз не вернуть. «World War Z» — это не их ценности. РФ — не СССР.
