Самое Большое Простое Число. Проблема языка
Нередко случается так, что мудрёные термины попадают в эти ваши интернеты и становятся народным достоянием. Здесь можно увидеть такую закономерность: скорость удаления слова от своего первоначального смысла равна скорости его распространения в неакадемической среде. Какая-нибудь «деконструкция» из уст молодого интеллектуала звучит довольно убедительно, а значит щегольнуть этим словечком может быть весьма кстати. В этом нет ничего плохого — многие выражения, которыми мы пользуемся, проникли к нам из чьей-то профессиональной деятельности, иностранных языков и других «закрытых клубов». Человек, который первым приобщается к новому слову, больше похож на отважного первооткрывателя или бескорыстного изобретателя, чем на законного собственника. Его дело — дать слову первый толчок, а дальше люди сами разберутся. Так происходит, потому что язык, как воздух или солнечный свет, принадлежит всем без исключения.
Вирусное слово «метамодерн(изм)» — как раз тот случай. Каждый видит в нём всё, что ему хочется, всё то хорошее, что поможет нам вырваться из трясины постмодерна. Содержание «Заметок о метамодернизме» только благоприятствует вольным интерпретациям этого термина. По словам авторов «Заметок», Вермюлена и Аккера:
[…] метамодернизм раскачивается между модерном и постмодерном. Он осциллирует между энтузиазмом модернизма и постмодернистской насмешкой, между надеждой и меланхолией, между простодушием и осведомлённостью, эмпатией и апатией, единством и множеством, цельностью и расщеплением, ясностью и неоднозначностью.
Такие вот мы особенные. В «Заметках» много заявлений и мало обоснований. Приходится верить на слово… или не верить. Админ философского паблика «Insolarance Cult», например, не поверил и раскритиковал теоретическую базу Вермюлена и Аккера в одной статье и назвал «метамодерн(изм)» продуктом маркетинговой кампании — в другой. Кто из них прав — решать вам. Мне же интересны тенденции, которые подмечают авторы «Заметок» в эстетике и искусстве.
По наблюдениям Вермюлена и Аккера, часть изобразительного искусства, архитектуры и кинематографа последних лет нельзя отнести к постмодернизму. В них отсутствие аффекта, ироническое цитирование и цинизм сменяются чувственностью, искренностью и глубиной. Такое описание уж больно напоминает другое модное выражение — «Новую искренность». Авторы «Заметок» приводят много примеров подобных произведений, например, фильмы Уэса Андерсона. Я упомянул только этого режиссёра, потому что его стиль напоминает мне творчество группы, о которой я хочу поговорить сегодня — СБПЧ (Самое Большое Простое Число). Протестируем-ка их на метамодернизм.
Злые языки
СБПЧ — это группа, которая поёт добрые песни про детство, влюблённость и всякое такое. Их тексты похожи на советские стихи для детей: лексика, манера декламации, описание приключений маленьких героев, дружба с дикими животными. За 15 лет звучание не раз менялось: эмбиент (2007), IDM (2008), инди-рок (2011–2012) и возвращение к электронике, которая с каждым годом становилась всё чернее и танцевальнее (2014–2020). Но люди чаще обращают внимание именно на тексты. Как и я.
Из всех реакций на песни СБПЧ я бы выделил две. Первая — это похвала за поэтический талант фронтмена типа «какие чудесные стихи». Вторая звучит примерно так: «он это серьёзно?! 21 век, а он такие банальности городит, ещё и в стихах». Если рассматривать тексты СБПЧ как поэзию, я соглашусь с их критиками, но потом задам им вопрос: это баг или фича? Нужно ли ругать лоу-фай за низкое качество записи, а рэперов за то, что они не умеют петь? Можно ли сказать то, что говорят СБПЧ, без риска показаться глупым, неуклюжим, безоружным перед искушённым критиком? Кто-то скажет, что этого лучше не говорить вовсе. Но раз уж СБПЧ говорят, дадим им шанс.
Язык мой — враг мой
Границы моей речи указывают на границы моего Мира.
(Людвиг Витгенштейн)
Раз уж мы заговорили о Новой искренности, начну со смелого предположения. На протяжении всего своего творческого пути группа СБПЧ указывает на одну и ту же проблему: человеческий язык не может описать то, что описать необходимо. Он подходит для объективного мира, но не для самого главного. Главное постоянно ускользает, правда, от этого не становится менее реальным.
Похожий ход мысли можно увидеть в «Логико-философском трактате» Витгенштейна. По его словам, философия нужна нам для того, чтобы прояснять и устанавливать границу мысли, тем самым очерчивая недоступную для познания область. А вот то, что нельзя помыслить и высказать, принадлежит уже к сфере мистического. «Трактат» заканчивается словами «о чём нельзя говорить, о том должно умолкнуть». А если всё-таки попытаться?
Задача непростая — при помощи языка указать на то, что находится за его пределами. Здесь нужен нестандартный подход. СБПЧ находят лазейку, благодаря которой можно выразиться коротко и ясно — математику. Как можно проинтерпретировать название группы?
Наибольшее известное простое число (Самое Большое Простое Число) непомерно велико и в то же время просто. Оно едино, неделимо, соразмерно лишь самому себе. Как только нам кажется, что мы нашли его, горизонт отодвигается, и поиски возобновляются. Большой любитель математики, Рене Декарт, как-то сказал: «именно единообразие и простота, или нераздельность, всех свойств Бога и составляет одно из тех совершенств, кои я у него предполагаю». Это так, к слову.
На названии группы математика не заканчивается. Можно попробовать решить уравнение, где невыразимое (неизвестное) будет «X» или же просто «Это», как в одноимённой песне. В ней герой сначала сравнивает «Это» с разнородными, но яркими образами: клокотание крови в пробитой груди; звенящая тишина в кабинетах Юнеско; самый хрупкий кокон на свете. Потом он пытается уничтожить «Это» всякими хитроумными способами: закатывает в асфальт, разбивает кувалдой, дробит отбойным молотком. Но в конце песни мы узнаём, что всё напрасно, уравнение не решить:
Я перепробовал столько профессий, чтобы от этого избавиться
И вот я теперь сижу в скафандре, мне в скафандре не нравится
Но боюсь даже на орбите, никуда не денется это
Тот же приём СБПЧ используют в других своих песнях: я думаю для этого не придумали слово (Метеоры, кометы, болиды); я то люблю чего на свете нет (Кристалл). Но что же это мистическое? Что нельзя описать словами? Очевидно, это то, что не принадлежит нашему миру, некая аномалия, в общем, чудо.
Язык сломать можно
[…] мы не можем выразить то, что хотим. Всё, что бы мы не пытались сказать об абсолютном чуде, всегда будет казаться бессмыслицей.
(Людвиг Витгенштейн)
Время для следующего рискованного утверждения. У СБПЧ есть две главные темы: любовь и кое-что ещё. Первый вариант более очевидный, так что начнём с него. Любовь в песнях СБПЧ — это то, что трудно описать словами. Она превращает умного в дурака, разумного в безумца, приводит человека в пограничное состояние. От этого чувства ты становишься рассеянным, неуклюжим, даже беззащитным.
В песне «Большая и маленькая» герой противопоставляет свои чувства реальному положению дел. Его любовь парадоксальна, она не вписывается в объективную картину мира: ты такая большая и такая маленькая; твои огромные ножки, твоя маленькая ручища; ты хоть и меньше, всё-таки больше меня. В мире героя же всё прозаично, все предметы тождественны себе, а ещё там есть смерть:
Тут всё совсем иначе
Своего размера, один к одному
Отверстие такую же пулю внутри где-то прячет
Я вот уже час ищу, но всё не пойму
В песне «Только помни» СБПЧ снова прибегают к ярким образам, чтобы указать на неописуемое: ты из таких: увидел один раз и влип; твой смех пугает жителей дальних планет. Но это только подготовка. Здесь являет себя двойственность любви, присущая песням СБПЧ: любовь к женщине заключает в себе что-то ещё. Она оказывается порталом в другое измерение, связью с потусторонним:
Чтобы отправиться в космос не нужно ракет
Боже, как ярко горит невидимый свет
Дай поцелую твой след от прививки в плечо
С каждым мгновением быстрее время течёт
Я позвонил тебе рассказать про свой сон
Я так боялся, что всё позабуду потом
И в общем всё позабыл, в голове один дым
Я только помню: я точно кем-то любим
О чём-то похожем писал философ-эзотерик Юлиус Эвола в своих исследованиях символизма европейского рыцарства:
«Дама», которой рыцарь приносил клятву безоговорочной верности, которой он посвящал свой крестовый поход, «дама», принимающая участие в обряде очищения, которое было для рыцаря наградой и обеспечивало его бессмертие в случае гибели ради неё, более или менее отчётливо воспринималась как олицетворение «Святой Мудрости», как воплощение «трансцендентной» или «божественной» женщины или преображающей духовной силы и вечной жизни.
И ещё:
[…] рыцарю, погибшему во имя своей «дамы», уготована та же участь блаженного бессмертия, что и крестоносцу, павшему в битве за освобождение Храма Господня. По сути, верность Богу и верность женщине рассматривались как равноценные вещи.
В песне СБПЧ «Глаз» герой отдаёт себя во власть такой «дамы». Он перечисляет свои части тела, они его, но вот парадокс, сам он принадлежит ей: я себе не принадлежу, я твой. Как так получается, что кто-то конечный может быть бесконечно важен? Похоже, там есть что-то ещё.
Тут можно проконсультироваться у религиозного философа Сёрена Кьеркегора. Он рассматривал жизнь человека как синтез конечного и бесконечного: «[субъект] есть не что иное, как существующий экзистенциально бесконечный дух». Человек смертен, но не его душа. Пребывая в бренном мире, он живёт мыслью о вечном блаженстве. При жизни человек может приблизиться к Богу, стать единством бесконечного и конечного, только в мгновение страсти, то есть в состоянии, мягко говоря, далёком от беспристрастной объективности.
У СБПЧ есть иллюстрация этой идеи — трек «Вечный взрыв». Здесь они снова набрасывают впечатляющие образы: я слушал реактора гул в Чернобыле мартовским днём; по локоть в чужой крови, копался в мятых кишках; я тысячи раз тонул, я задыхался шутя; я слышал последний отчёт, я видел метеорит. Трудно представить, а тем более описать, ощущения человека, пережившего всё это. Можно только предположить, что такой опыт делит жизнь на до и после. Так и происходит, герой говорит:
[…] главное, что я узнал
Ты — это вечный взрыв
Кто этот вечный взрыв? Может ли взрыв быть вечным? Что-то вообще может быть вечным? СБПЧ ответили бы на это цитатой из своей песни: думай, сердце, думай, голова; голова позже, сердце сперва. Что тут скажешь, feelings don’t care about your facts. Думаю, такой подход весьма порадовал бы Кьеркегора, ведь он считал, что жизнь после смерти — вопрос субъективный, а не объективный, так как каждый индивид бесконечно заинтересован в своём личном спасении. Есть вещи, недоступные разуму, их можно прочувствовать, но не помыслить. Дадим слово самому Кьеркегору:
[…] разве самое простое — это не то, что труднее всего понять умному человеку? Простой человек понимает простое непосредственно, однако когда нечто подобное нужно понять человеку умному, всё становится бесконечно труднее.
Перед непознаваемым и мистическим все люди равны: и глупые, и умные. В сравнении с ним они равноничтожны и беззащитны, но без него бесконечно несчастны, ведь когда его нет, всё лишено смысла.
Как корова языком слизнула
Смысл Мира должен лежать за его пределами. В Мире всё есть как есть и происходит как происходит; внутри него не существует никакой ценности […] Ибо всё происходящее и так-сущее — случайны.
(Людвиг Витгенштейн)
Сделаю ещё одно громкое заявление: у СБПЧ много песен о том, как плохо жить в мире, лишённом трансцендентного измерения. Эту ситуацию называли по-разному: смерть Бога, секуляризм, прогресс. Об этом написали сотни книг, проспорили сотни тысяч часов. Приведу комментарий Хайдеггера из его трактата «Слова Ницше “Бог мёртв”»:
Коль скоро Бог как сверхчувственная основа, как цель всего действительного мёртв, а сверхчувственный мир идей утратил свою обязательность и прежде всего лишился силы будить и созидать, не остаётся вовсе ничего, чего бы держался, на что мог бы опереться и чем мог бы направляться человек.
С этим утверждением можно не соглашаться. Может, никакая это не трагедия, что Бога больше нет. Я процитировал Хайдеггера, потому что, как мне кажется, его слова хорошо передают настроение некоторых песен СБПЧ. Возьмём трек «Старше». В нём мир превратился в профанацию: мы весь день не вставали с постели; смерть — это просто старуха в шинели; люди — просто на ножках тефтели. Опредмечивание мира, его расколдовывание воспринимается участниками группы не как эмансипация человека, а как признак его ущербности или по крайней мере незрелости:
Мы никогда не станем старше
Нам и самим от этого страшно
Иной взгляд на ту же проблему СБПЧ предлагают на треке «17:05». Здесь вместо никчёмного гедониста нам показывают бунтующего богоборца. Он недоволен земной жизнью, и потому восстаёт против Бога. Последний куплет заканчивается словами: нам достался жестокий бог, но бог тоже умрёт. Такая самоуверенность контрастирует с содержанием припева:
Нам достался жестокий бог
Сегодня в семнадцать ноль пять
Бог забрал всё, что он смог
Всё, что он смог забрать
Я вот решил загуглить «17:05 Библия». И что, вы думаете, там было?
Так говорит Господь: «Проклят человек, который надеется на человека и плоть делает своей опорой и которого сердце удаляется от Господа. (Иеремия 17:5)
Похоже, богоборцу не сдобровать. Отвернувшись от Бога, он пострадает сам. Но есть ещё одна реакция на секуляризм — созерцательная и меланхоличная. Это грусть (тоска по метанарративу, лол). Человек осознаёт, что вместе с трансцендентным из мира пропало что-то очень важное. Пример тому — песня «Кому»:
Кому какое дело, извини
Что нас ждут очень горестные дни
Что вдруг погасли разом все огни
Кому?
Мы были вместе все, теперь одни
Так много беготни и болтовни
Ты лучше уходи и не тяни
Кому?
Да никому. Неужели в 21 веке кто-то всерьёз может говорить о любви и Боге? Нам ведь прекрасно известно, что эти понятия складывались и менялись в определённых исторических условиях, и их звёздный час давно позади. Сейчас другое время, более просвещённое. Знание — это плата за утраченную наивность.
Слова не идут с языка
Постмодернизм — это ответ модернизму: раз уж прошлое невозможно уничтожить, ибо его уничтожение ведёт к немоте, его нужно переосмыслить, иронично, без наивности. Постмодернистская позиция напоминает мне положение человека, влюблённого в очень образованную женщину. Он понимает, что не может сказать ей «люблю тебя безумно», потому что понимает, что она понимает (а она понимает, что он понимает), что подобные фразы — прерогатива Лиала. Однако выход есть. Он должен сказать: «По выражению Лиала — люблю тебя безумно». При этом он избегает деланной простоты и прямо показывает ей, что не имеет возможности говорить по-простому; и тем не менее он доводит до её сведения то, что собирался довести, — то есть что он любит её, но что его любовь живёт в эпоху утраченной простоты. Если женщина готова играть в ту же игру, она поймёт, что объяснение в любви осталось объяснением в любви. Ни одному из собеседников простота не даётся, оба выдерживают натиск прошлого, натиск всего до-них-сказанного, от которого уже никуда не денешься, оба сознательно и охотно вступают в игру иронии… И всё-таки им удалось еще раз поговорить о любви.
(Умберто Эко)
Ritartha пару месяцев назад выпустила видео под названием «Конец эпохи. Новая искренность». Там она говорит, что несмотря на то, что мы живём в эпоху цинизма и иронии, просвет всё же есть. Новая искренность уже спешит на помощь — в лице ютубера-коммуниста Вестника Бури и рэпера Славы КПСС. Первый искренне занимается просвещенческой деятельностью, а второй пишет рэп о своих чувствах. Ну, постмодерн, держись!
Тут возникают вопросы. Считает ли Ritartha, что быть искренним — это достаточное условие, для того, чтобы утереть нос начитанному Умберто Эко? Могу ли я топить за коммунизм под руководством Сталина? Могу ли я писать для Стихи.ру и называть это новым поэтическим языком? Не оправдывает ли Ritartha устарелые взгляды, бесталанность или просто лень волшебным словосочетанием «Новая искренность»? В конце концов, в чём её новизна?
Если уж мы живём в эпоху утраченной простоты, но не утраченных чувств, выразить их, не прибегая как к цитированию или отстранению, так и к бездумному подражанию стилям прошлого, будет непросто. Тут понадобится изобретательность, пытливый ум. Возможно, придётся вырыть тайный ход, усыпить бдительность всезнающих комментаторов, замаскироваться. Мне представляется, что СБПЧ это удалось. В предыдущих разделах мы обсудили, о чём они поют. Осталось обсудить, как они это делают и почему это успех.
Эзопов язык
Метамодерн использует простые обороты, принадлежащие всем интонации, детскость и дилетантизм в разных их проявлениях.
(Настасья Хрущёва)
Давно я что-то не делал фантастических допущений. Уяснив то, что язык не до конца удовлетворяет человеческой потребности облегчить душу, сказать о самом главном, СБПЧ выводят на сцену выразителей более глубокой, доязыковой истины — детей и животных. Эти существа смотрят на мир с интересом, они наивные, непосредственные, не «испорченные» условностями цивилизации, они не знают о добре и зле (или знают не до конца). А ещё они не в ладах с языком — делают/говорят, как чувствуют, не рефлексируя над тем, что это банально или неуместно. Всё это похоже на «благородного дикаря» Жан-Жака Руссо, за исключением того, что СБПЧ не говорят о природной доброте, скорее о природной простоте. Культура не портит, она усложняет.
Будто в сказке, животные и герои песен СБПЧ сотрудничают, дружат и просто проводят время вместе. Важно отметить то, что они почти не разговаривают друг с другом. На треке «День рождения и звери» ребёнок общается с животными прикосновениями: прижаться щекой к толстой коже слона; потрогать за клык мокрого моржа; тайком от всех накормить муравьеда. Когда мальчик подрастает, он освобождает зверей из зоопарка. Или вот в песне «Идеальное место» участники группы устраивают вечеринку в лесу. Взаимодействие с животными здесь тоже невербальное: для этой вечеринки нам иглы подарил дикобраз; в такт качает волк головой; гусь от радости трёт перепонки. Концерт СБПЧ — это место, где хищники и травоядные кайфуют вместе, не опасаясь (и не стесняясь) друг друга. Это ли не рай?
Тему детской (и животной) непосредственности обыгрывает в своих фильмах ещё один «метамодернист» — Уэс Андерсон. Таковым его нарекли авторы книги «Metamodernism: Historicity, Affect and Depth After Postmodernism». Есть в этой книжке одно классное наблюдение — сцена из мультфильма «Бесподобный мистер Фокс» Андерсона. Лис и его подельники возвращаются домой на мотоцикле. Вдруг вдали они видят дикого волка. Мистер Фокс останавливает мотоцикл и пытается с ним заговорить: по-английски, по-французски, по-латыни… Когда у лиса заканчиваются слова, он в знак солидарности поднимает кулак вверх, и волк отвечает тем же. Расстояние между ними преодолевается невербально. Привет СБПЧ!
Музыка СБПЧ и вправду похожа на фильмы Уэса Андерсона: вниманием к детству и взрослению, чувством неловкости, кукольной эстетикой. Возьмём трек «Снежный человек» и фильм «Королевство полной луны». В обеих работах мы видим бойскаутов, подготовку к серьёзному испытанию, обряд инициации, за которым следует переход на более высокую ступень, в общем, процесс взросления. В треке СБПЧ дети устраивают охоту на Снежного человека, но он оказывается добрым. Ожидание испытания оказывается страшнее самого испытания. В фильме Андерсона герою и героине приходится постоять за свою любовь перед лицом взрослого мира и стихийного бедствия, но всё заканчивается хорошо. Взросление не смертельно.
Есть ещё одна важная особенность фильмов Уэса Андерсона. Он рассказывает об искренних человеческих чувствах, но передаёт их нарочито искусственными средствами: симметричным кадром, причудливой одеждой, кукольными декорациями — атмосферой школьного спектакля. Возможно, этим жестом режиссёр указывает на то, что взаимоотношения людей не могут существовать вне условностей культуры и языка (а значит вранья). Мы просто не можем сказать, как есть. Однако понимание того, что наши чувства опосредованы, не совсем чисты, не отменяет нашего желания говорить о них, да и вообще их испытывать.
В одном из своих интервью фронтмен СБПЧ, Кирилл Иванов, сказал: я не думаю, что искренность — это важный критерий в искусстве. Искусство — оно искусственное. Неожиданная фраза от человека, чьи песни любят за прямоту и наивность. Здесь мы возвращаемся к тому, что в эпоху утраченной простоты артисту нужно заморочиться, чтобы сказать о простом. СБПЧ озвучивают прописные истины, у них графоманский размер стиха и школьная интонация. Но эту форму они используют, не потому что что она передаёт саму суть чувства. Так они показывают, что язык — это уже использование клише, заготовленных форм, да и вообще, языком главного не выразить. Осознав главное, каждый из нас почувствует себя удивлённым ребёнком и проглотит язык.
Язык хорошо подвешен
В искусстве возможно всё, потому что нам доступны все его формы. В искусстве возможно не всё, потому что мы не можем делать, как раньше. Наше время характеризует то, как именно мы эти формы задействуем.
(Артур Данто)
Умберто Эко считал, что если прошлое нельзя уничтожить, его нужно иронически переосмыслить. Почему переосмысление должно быть именно ироническим, он не не объяснил. Мол, принимайте это утверждение, как само собой разумеющееся. Но действительно ли это так? Если мы теперь такие умные, то без иронии никуда?
Вермюлен, Аккер и компания утверждают, что метамодернизм не отрицает постмодернизм, а включает его в свой состав. А это значит, что «метамодернист» не чурается постмодернистских приёмчиков, в частности, интертекстуальности. Что бы вы думали? СБПЧ и в цитировании преуспели, только не в ироничном, а скорее, в постироничном.
Песня «Сам» состоит из цитат: из Библии, сериала «Беверли-Хиллз, 90210», манифеста кубофутуристов, речи Стива Джобса и, наконец, другой песни самих СБПЧ. Несмотря на такой винегрет, цитаты не взаимообесцениваются, иронично подмигивая одна другой, а напротив, образовывают единую ткань повествования. Да, снова о смерти, снова о Боге.
Но настоящее мастерство цитирования — это, конечно же, трек «Живи хорошо». Бухие мужики с VHS-записи просто передавали привет своему родственнику, который переехал заграницу. Они и подумать не могли, что их экспромт станет основой песни о том свете:
Живи там хорошо
Не возвращайся никогда
Здесь жизни нет и не будет
Не возвращайся никогда
СБПЧ проделывают интересный манёвр: они цитируют незначительное, чтобы сделать его значительным. Придурковатое вирусное видео перерождается в метафизический похоронный марш. Что это, если не алхимия 21 века? Трансмутация мема!
Не знаю, наступит ли когда-нибудь метамодерн, или же мы навечно заперты в глобальном супермаркете. Не знаю, доведут ли до ума метамодернизм его теоретики, или же так и будут козырять материалом десятилетней давности. Главное — это то, что СБПЧ выпускают по альбому в год и не собираются останавливаться.
Открытая Библиотека как-то позвала Кирилла Иванова прочитать лекцию об искусстве. Компанию ему составил композитор Владимир Мартынов, чьи произведения, кстати, относят к «новой простоте». Так вот, лекция, как и эта статья, закончилась словами:
Если мы посмотрим вокруг, то есть такое количество вещей, которые не описаны, для которых не найдено нот, которые никак не осмыслены искусством, то я не вижу на ближайшую тысячу лет проблем с тем, чем бы заняться художникам, композиторам и всем остальным.
