Viagra Boys. Эстетическое и этическое
Все любят истории. Мы слушаем, читаем, смотрим и вспоминаем. Истории везде: в книгах, фильмах, новостях, воспоминаниях, рассказах родных и ежедневных заботах. Жизнь каждого человека — это своего рода сюжетная линия, часть большой истории, которую человечество рассказывает себе и своим потомкам.
У каждой эпохи своя история. Метанарратив доиндустриального общества — это миф о золотом веке, Сатья-юге, потерянном рае. Несмотря на региональные и культурные различия, все эти мифы объединяет одна идея: человек склонен к пороку; если он не будет вести себя правильно, он будет жестоко наказан. Такое мироощущение предполагает уважение к прошлому и страх потерять то, что от него осталось. Это консервативный миф.
Просвещение и промышленная революция изменили окружающий мир до неузнаваемости: научный прогресс, рост уровня жизни, низкая детская смертность, распространение грамотности. Оптимистичному времени нужен был соответствующий нарратив: человечество движется из ужасного прошлого в прекрасное будущее. С каждым новым поколением мы становимся богаче, свободнее и счастливее. Мешает нам в этом не порочная человеческая природа, а невежество, традиции, и предрассудки. Это либеральный миф.
Однако не стоит воспринимать «миф» как неправду или художественный вымысел. В отличие от языка науки, который представляет «мир-каков-он-есть», миф описывает «мир-каким-он-должен-быть». Он содержит информацию о ценностях и стремлениях эпохи, объясняет что делать и зачем. Кто бы что не говорил про крах великого нарратива, людей всё ещё можно поделить на две группы. Одни полагаются на проверенные методы и с опаской смотрят на перемены, другие — враждебны к прошлому и открыты всему новому.
Сегодня мы поговорим об одной группе, чья история, как мне кажется, отражает дух времени — Viagra Boys. Обсудим, о чём они поют и во что верят. Это будет наш микроуровень. Потом рассмотрим контекст, в котором подобные группы существуют. Это будет макроуровень.
Нарко-панк
Первые панки протестовали против всего на свете, звучали грязно, злили порядочное общество, но всё-таки добились своего — их пустили в телевизор. Правда, за это пришлось дорого заплатить, в том числе их продолжателям. Чтобы панка в 21 веке позвали на хипстерский™ фестиваль, нужно петь на конкретные темы, выражать определённые взгляды и соблюдать спич код. В общем, быть чем-то вроде Idles. Но что если наш панк не разбирается в хитросплетениях интерсекционального феминизма? Что ему разрушать, если не патриархат и колониализм западной цивилизации? Себя.
Лирический герой Viagra Boys (скажем, Себастьян) — наркоман и алкоголик. Львиная доля его песен так или иначе связана с веществами: употребление, бэд-трипы, отхода, паранойя, чувство вины. Для него это не способ развеяться на выходных, а стиль жизни, со всеми атрибутами нарушителя спокойствия. В клипе «Research Chemicals» он вылазит из ямы и терроризирует местный паб; на «Sports» мешает паре играть в теннис; на «Just Like You» голый по пояс валяется на холодильных камерах в супермаркете.
Себастьян не может справиться с зависимостью, не контролирует свои импульсы, а его тело похоже на татуированную грушу. Вырисовывается образ неприятного субъекта, который не умеет жить в обществе. А что у него на личном фронте?
Или — или
Тема импотенции проходит красной нитью через весь творческий путь Viagra Boys. На треке «Can’t Get It Up» у лирического героя не встаёт после нескольких дорог; на «Common Sense» он мочится в постель; на «Down in the Basement» — изменяет жене с козлом… Но все эти физиологические подробности — следствие более фундаментальной проблемы. Герой никак не может вырасти и стать мужчиной.
Альбом «Welfare Jazz» пестрит примерами. На треке «Toad» Себастьян бежит от серьёзных отношений: «I’ll be hoppin’ on out of here like a frog or a toad» (упрыгал, как жаба); на «Into the Sun» клянётся исправиться; а на «To the Country» представляет утопическое будущее с загородным домом, семьёй и собаками. Учитывая образ жизни героя, такое завершение альбома попахивает голливудским хэппи-эндом, deus ex machina, а значит — халтурой или самообманом.
В общем, проблема лирического героя в том, что он отказывается делать выбор, тем самым выбирая статус-кво. Подобную дилемму описывает в своём трактате «Или — или» философ Сёрен Кьеркегор. Первая часть книги посвящена эстетическому образу жизни. По Кьеркегору, эстет — это человек, который больше всего ценит личную свободу и удовольствия. Он ни к чему не относится серьёзно и не думает о завтрашнем дне. Эстетическая фаза — это скучающее безразличие, жизнь до выбора между добром и злом.
Во второй части книги Кьеркегор рассказывает об этическом образе жизни. Это slow life history strategy: работа, семья, ответственность за себя и близких. Это добровольный отказ от сиюминутных хотелок, расширение горизонта планирования, жизнь как стремление к лучшей версии себя. Кьеркегор даёт такое разграничение:
[Э]стетическое в человеке — это то, благодаря чему он непосредственно является тем, кто он есть; этическое же начало — это то, благодаря чему он становится тем, кем становится.
Переход от эстетического к этическому — это путь от ребёнка к взрослому. То, что на треке «Blue» Себастьяна бросает очередная подружка, говорит об одном: женщина рано или поздно захочет завести семью, и ей понадобится человек, на которого можно положиться, а не ещё одно дитё, за которым нужно присматривать. Быть счастливым неудачником, как на треке «Slow Learner», — не вариант. Человечеству нужны ответственные мужчины.
Vices are not crimes
Всё в той же книге Кьеркегора примерный семьянин задаёт свободолюбивому эстету вопрос: «если […] нынешнее поколение может жить созерцанием, чем же тогда должно жить следующее?» Какой ответ может дать либеральная традиция? Всю свою долгую историю она боролась за права и свободы. Но как у неё с обязанностями?
Либеральная картина мира такова: общество состоит из автономных индивидов, которые удовлетворяют свои потребности и вступают в добровольные отношения друг с другом, когда им это нужно. C точки зрения либерала, наш герой может преследовать счастье любыми доступными ему способами. К примеру, вот что говорит об этом философ Джон Стюарт Милль в своём трактате «О свободе»:
Как полезно при теперешнем несовершенном состоянии человечества, чтобы существовали различные мнения, так полезно чтобы существовали и различные образы жизни, чтобы предоставлен был полный простор всем разнообразным характерам, под условием только не вредить другим, и чтобы достоинство всех разнообразных образов жизни было испытываемо на практике, когда оказываются люди, желающие их испытывать.
На это можно возразить, что лирический герой Viagra Boys вредит другим. Например, он бьёт чью-то вазу на «I don’t Remember That» и докапывается к прохожим в клипе «Ain’t Nice». Окей, осуждаем порчу имущества и хулиганство. Но ведь большую часть времени говнюк никого не трогает. Он всего лишь распоряжается своим телом, проверяя его на прочность, и вступает в добровольные отношения со случайными людьми, которые почему-то к нему привязываются и надеются на взаимность.
У либерального проекта была конкретная цель: освободить индивида от чрезмерных требований семьи, церкви и обычая. Их претензии на власть над человеком казались интеллектуально несостоятельными. Либералы разобрались, как сделать человека богатым, свободным и счастливым. Правда на ряд других вопросов они решили не отвечать. Как жить правильно? Какого человека можно считать хорошим? Что есть добродетель? Это уже каждый решает для себя сам.
После добродетели
Здесь мы приближаемся к одному из главных разногласий между либералами и консерваторами: вопрос человеческой природы. Что есть человек — чистый лист, на котором можно написать всё, что угодно, или набор параметров, заданных от рождения? Сами ли мы выбираем свой путь или от судьбы не уйти? Это страшная тема, ведь тот, кто окажется прав, сможет с уверенностью сказать, порочен ли человек от природы, или его таким сделало общество.
Левые мыслители всегда враждебно относились к идее человеческой природы. Ведь ссылаясь на природу, можно было оправдать всё, что угодно: от неравенства до рабства. Именно поэтому в своём эссе «Экзистенциализм — это гуманизм» Сартр говорит, что существование человека предшествует его сущности. Человек сам определяет своё ̶п̶р̶е̶д̶назначение, выбирает себя и свои ценности. Эта радикальная отмена прошлого есть квинтэссенция либеральной веры в человечество, идущее из темноты к свету.
Противоположное мировоззрение намного старше либеральной традиции. Учение о человеческом предназначении можно найти, например, у Аристотеля. Философ считал, что цель человека — стремиться к благу. Высшее благо есть процветание общества, к которому принадлежит индивид. Чтобы личное благо человека совпадало с благом окружающих, в нём нужно воспитывать добродетели. Добродетели нужны для того, чтобы исправлять недостатки человеческой природы — пороки.
Пороки бывают разные. Одни вредят самому индивиду, другие — окружающим. Однако если вернуться к идее процветания общества, становится не так важно, налегает ли человек на спиртное или опаздывает на встречи с друзьями. Своими действиями он уменьшает общее благо. Все мы заинтересованы в том, чтобы рядом были люди, которые помогут советом, сдержат слово, выручат в трудную минуту. Поэтому безответственный человек, который идёт на поводу у низменных желаний, вреден для общества. Вот что об этом говорит Джордан Питерсон в своей книге «12 правил жизни. Противоядие от хаоса»:
Вы являетесь не только своей собственностью, которую можно мучить и с которой можно жестоко обращаться. Отчасти это потому, что ваше Бытие неотвратимо связано с Бытием других, и ваша жестокость к себе может привести к катастрофическим последствиям для других.
Не стоит воспринимать эти слова как призыв к тоталитарному порабощению индивида. Питерсон не выдвигает законопроект о коллективизации человеческих тел. Он говорит о моральном обязательстве заботиться (по меньшей мере) о себе и своих близких. Жители райского сада непременно спустятся на землю, если не будут приглядывать друг за другом должным образом. Змей всегда рядом.
Закат Европы
Но вернёмся к нашему герою. Последнее, что стоит обсудить — его ненависть к обычным людям. Он донимает их в клипах; ворует зубы их детей на треке «Baby Teeth»; радуется тому, что не стал жалким обывателем на «Just Like You». В общем, не принимает нормы своего общества. Учитывая то, что Себастьян — панк, в этом нет ничего удивительного. Но почему панки протестуют? Почему не хотят «жить как все»? Какие социальные изменения сделали возможными контркультуру и другие альтернативные образы жизни? Вот вам чёрная таблетка.
Недавно вышла книга «Modernity and Cultural Decline: A Biobehavioral Perspective». Её авторы (генетик Майкл Вудли, исследователь интеллекта Мэтью Сарраф и психолог Колин Фелтем) отмечают следующие тенденции в современных западных странах: снижение показателей психического и физического здоровья, интеллектуальных способностей, социальной сплочённости и субъективного ощущения смысла жизни. В свою очередь, это приводит к тому, что люди предпочитают краткосрочные отношения долгосрочным, страдают гедонизмом и нарциссизмом, отвергают сложившиеся нормы поведения. Зачастую всё это принято объяснять экологией, глобализацией, неравенством, дискриминацией, в общем, внешними факторами. Однако, авторы «Культурного Упадка» придерживаются другого мнения.
Вудли и компания считают, что культурная дестабилизация современных западных стран связана с постепенным накоплением генетических мутаций в их популяциях. В доиндустриальных обществах эти мутации отсеивались высокой детской смертностью и нетерпимостью к девиантному поведению. Культурная гомогенность была необходимым условием для выживания. Авторы «Культурного Упадка» пишут:
Учитывая чрезвычайные издержки возможного поражения в межгрупповом конфликте, популяции должны были поддерживать жёсткий адаптивный оптимум поведения. Поэтому необходимы были такие поведенческие системы (behavioral systems), которые могли поддерживать давление отбора (selective pressure), благоприятное для мономорфной (единообразной) групповой адаптации (group-level adaptation). А именно: поощрение внутригруппового (in-group) альтруизма, героизма и религиозности, и порицание любых отклонений от этого поведенческого оптимума.
Экономическое процветание и культурная либерализация, которые последовали за промышленной революцией, разнообразили генофонд Запада. Число людей, чьё физическое/психическое здоровье и поведение уменьшает приспособленность их популяции (fitness of population), возросло. Вудли и компания называют их носителями «злобных мутаций» (spiteful mutations). Этих субъектов характеризует невротичность, нежелание заводить семью, неприятие авторитетов, социальное отчуждение, склонность к преступлениям и скуке. Авторы «Культурного Упадка» подмечают, что парадокс либеральных демократий заключается в том, что они поощряют вредное для популяции поведение и, что хуже, запрещают его критиковать. Либертарианский философ Ганс-Герман Хоппе описывает эту ситуацию так:
Неразборчивая любезность стирает различия между добродетельными и порочными поступками. Достойные люди получают неоправданно мало любезности, а недостойные — слишком много. В конце концов совокупный уровень скотства возрастает, и жизнь в обществе становится невыносимой.
Но для нашего героя жизнь в обществе уже невыносима. На треке «Sentinel Island» он рассказывает историю христианского миссионера, которого убивают воинственные аборигены. Неудачливый миссионер — это метафора европейской цивилизации, которая хочет «испортить» мирную жизнь благородного дикаря (I’ll bring you lots of heroin and fentanyl). Налицо руссоистская критика цивилизации, которая так близка творческой интеллигенции.
На треке «Call of the Wild» Себастьян следует этой логике до конца и уходит жить в джунгли. Отбросив репрессивные условности культуры, человек становится по-настоящему свободным — возвращается в своё «естественное» состояние. Забавно, но этот эпизод также перекликается с тезисом авторов «Культурного Упадка»: анти-цивилизационные настроения — ожидаемый результат индустриализации и постиндустриализации. Изобилие ведёт к вырождению.
Виагра для мальчиков
Грустно слушать Viagra Boys. Грустно видеть упитанных великовозрастных панков. Грустно смотреть интервью с пьяным Себастьяном. Грустно наблюдать за пресыщенными прогрессивными интервьюерами. Грустно находить шуточные комментарии под клипами Viagra Boys. Грустно называть их своей любимой группой.
Всё это грустно, потому что Viagra Boys — символ эпохи. Эпохи вечных подростков, жадных до свободы, бегущих от её последствий. Эпохи поощрения бестолкового протеста. Эпохи обесценивания всего, кроме собственного комфорта. Эпохи гедонизма и бесплодия.
Сегодня наши герои — это те, кто нас развлекает. Мы же, безвинные зрители, финансируем цирк уродов 24/7. С одинаковым умиротворением эстет поглощает всё: от лукбука любимого бренда до статьи об этическом потреблении. Скучающее безразличие идёт рука об руку с Ютуб-алгоритмом, отправляя последнего человека в свободное плавание дегуманизации.
Миф действительно не должен описывать объективную реальность. Он всего лишь красивая история, которая вдохновляет, наставляет и предостерегает. У нас есть два мифа. Оптимистичный миф мы приняли за реальность, которая позаботится о себе сама. Пессимистичный — за пережиток прошлого, который, тем не менее, пугает всё больше с каждым днём. Кажется, что-то пошло не так. Признание проблемы — первый шаг к её решению.
