Серенко, Долгополов и новая этика

На своём канале я люблю разбирать новомодные слова. Пишу я о них, потому что мне кажется, что используют их не всегда правильно. Ранее я писал про постмодерн, метамодерн и новую искренность. Из любви к симметрии не могу не написать о новой этике.

С новой этикой вроде бы всё понятно, но ничего не понятно. Отчасти это связано с тем, что термин используют только в русскоязычной среде. Но нам с вами несказанно повезло! Недавно я наткнулся на дебаты/дружелюбную беседу философа Кирилла Мартынова и интерсекциональной феминистки Дарьи Серенко. Там они общими усилиями собрали новую этику по частям.

По словам Мартынова и Серенко, новая этика — это распространение старых этических принципов (таких как безусловная добровольность, приоритет человеческого достоинства, проговаривание взаимных прав и обязательств) на тех индивидов, которые прежде по разным причинам были исключены из числа этических субъектов. К зонтичному понятию «новая этика» причисляют: новую волну российских феминизмов, борьбу с харассментом и домогательствами, культуру сексуального согласия, чрезвычайную чувствительность молодых людей, обсуждение личных границ и травм, инклюзивность и квоты в разных организациях, политику идентичности, новые формы романтических отношений.

Думаю, из вышесказанного примерно понятно, какой тип людей разделяет эти взгляды. У сторонников новой этики своё виденье мира, своя критика современности, своя утопическая картина и свои святыни. Я решил написать об активистке Дарье Серенко и комике Александре Долгополове, потому что в своих публичных заявлениях они часто использует buzzwords, близкие сторонникам новой этики. Они говорят о таких вещах, как: социальная справедливость, патриархат, феминизм, стереотипы и буллинг. Признаюсь, в этом тексте будет мало Серенко и Долгополова, но много философии, дотошности и субъективщины. Зато будет весело! Перед прочтением запаситесь льдом, чтобы прикладывать его к пылающим местам.

Патриархат. Что это такое и с чем его едят

Было бы нелепо брать пример с животных, думая, что жёны должны заниматься тем же, что и мужья, ведь у животных нет никакого домохозяйства.
(Аристотель)

Патриархат — это слово, которое мы часто слышим от феминисток и тех, кто с ними спорит. Как правило, первые с патриархатом борются, вторые — сомневаются в его существовании. Проблема подобных споров состоит в том, что понятию «патриархат» не дают чёткого определения. Кроме того, ввиду щекотливости темы, разговор о патриархате обычно предвзят, эмоционален, а заканчивается недовольством сторон и взаимными оскорблениями.

Посему начнём с определения. Патриархат — это набор явных и неявных правил поведения, властных структур и систем убеждений, которые поддерживают контроль над женской репродуктивной функцией со стороны мужчин. Это определение представляется мне удачным, потому что здесь говорится не об угнетении ради угнетения, а о регулировании рождаемости. Мы к нему ещё вернёмся.

Причину того, почему слово «патриархат» обладает негативной коннотацией, тоже нужно прояснить. В своём видео «Let’s finally talk about Patriarchy» ютубер Dr. Layman предлагает три вида восприятия патриархата: позитивное (Аристотель), нейтральное (Макс Вебер) и негативное (Кейт Миллетт). С точки зрения Аристотеля, патриархат не только естественен, но и хорош. Философ называл семью естественно возникшим видом общения, который предназначен для удовлетворения повседневных надобностей. Напротив, Вебера интересовала скорее не «естественность» патриархата, а его целесообразность. Социолог исследовал некое явление, стараясь отстраниться от него эмоционально. В свою очередь, феминистка Кейт Миллетт в книге «Sexual Politics» оспаривает то, что патриархат укоренён в природе. И раз патриархат — плод культуры, а не естественное состояние человека, общество нужно критиковать и реформировать. Активистское восприятие термина — это то, как мы понимаем патриархат сегодня.

Книга «Sexual Politics» чрезвычайно интересна, потому что заявления, которые делает Миллетт в 1970 году, продолжают делать феминистки и сторонники феминизма в 21 веке: гендер есть социальный конструкт; психосексуальность индивида постнатальная и усвоенная; главная причина gender pay gap — воспитание и дискриминация etc. У Саши Долгополова похожие претензии к патриархату. Вот несколько его цитат на эту тему: я как мужчина чувствую давление общества; ревность берётся от воспитания; феминизм полезен для общества; в языке секс — акт обладания, а женщина — имущество. Список можно продолжать до бесконечности, а вариации на тему мы услышим, например, у Подруг и Никсель Пиксель в ролике про 8 марта. Общее у всех этих людей — уверенность в том, что женщины и мужчины ведут себя тем или иным образом, потому что: их так воспитали, от них чего-то ожидали, за что-то наказывали, а что-то поощряли. Короче, всему виной социализация.

В своей книге Кейт Миллетт подкрепляет утверждения насчёт гендерных отношений актуальными на то время исследованиями. Проблема в том, что за последние 50 лет учёные много чего раскопали, а система образования и СМИ почему-то не успели нам об этом сообщить. Но ничего, прогрессивные люди ведь доверяют науке. Уверен, они будут рады узнать что-то новое.

Гендер — не социальный конструкт

Помимо эмпирических затруднений, теория социализации изначально неудовлетворительна. Да, она говорит о том, как появляются искусственные половые различия, но молчит о том, почему так происходит. Почему везде на протяжении истории сохранялись определённые половые различия? Разве не проще предположить, что перед нами врождённые различия, сформированные миллионами лет эволюции?
(Чарльз Мюррей)

Начиная с 70-х годов прошлого века, параллельно с развёртыванием сексуальной революции возобновляется интерес к теории эволюции. Конкретно на нашу тему выходит много прорывных работ: E. O. Wilson «Sociobiology: The New Synthesis» (1976); Donald Symmons «The Evolution of Human Sexuality» (1979); Дэвид Басс «Эволюция сексуального влечения: Стратегии поиска партнёров» (1995); Джеффри Миллер «Соблазняющий разум. Как выбор сексуального партнёра повлиял на эволюцию человеческой природы» (2000); Стивен Пинкер «Чистый лист. Природа человека. Кто и почему отказывается признавать её сегодня» (2002); Simon Baron-Cohen «The Essential Difference: Men, Women and the Extreme Male Brain» (2003); Charles Murray «Human Diversity: The Biology of Gender, Race, and Class» (2020). Основную инфу я возьму из последней книжки, потому что она самая свежая. Тем более, её автор и так ссылается на остальных товарищей из этого списка.

В своей книге «Human Diversity» политолог Чарльз Мюррей предлагает присмотреться к половым различиям повнимательнее — а всё ли тут зависит от культуры и воспитания? Далее я озвучу несколько вещей, которые мы видим своими глазами каждый день, но почему-то объясняем противоречивыми заумными теориями. Если вкратце: стереотипы не появляются на пустом месте. Оговорка: мы будем говорить о статистике, а не об отдельных индивидах.

1. Мужчинам интересны вещи (things), женщинам интересны люди. On average! Делая это заявление, Мюррей ссылается на работы клинического психолога Саймона Барон-Коэна, который исследует аутизм. Аутисты интересны тем, что они талантливы в систематизировании, но беспомощны в социальной жизни. У многих гениев синдром Аспергера (аутизм + высокий интеллект). Это те самые чудаки, которые всю жизнь сидят в лаборатории, изучая всякую фигню. Разговаривая только на рабочие темы, интересуясь фактами, а не мнениями/чувствами других людей. Какое отношение это имеет к нашей теме? Большинство аутистов и «аспергеров» — мужчины.

Барон-Коэн объясняет это так: существует две крайности — «male brain» и «female brain» . Люди с особенностями первого типа хорошо понимают, как устроены системы, то есть всё, что работает по правилам и закономерностям: математика, физика, химия, астрономия, логика, музыка, военная стратегия, программирование etc. Люди с особенностями второго типа — эмпаты. Они чувствуют минимальные перемены настроения других людей, беспокоятся о них, проявляют участие. Людей, которые умеют только в системы или только в эмпатию практически нет. Просто у первых лучше получается одно, у вторых — другое. Тем не менее, средние показатели таковы: среди мужчин больше «систематиков», среди женщин — «эмпатов». Да, у меня тоже есть знакомые программистки. А у Джарахова рост 158 см. Этот факт никак не противоречит среднему росту среди мужчин.

Различие между поведением и интересами у людей можно наблюдать с детства. У мальчиков более агрессивные и соревновательные игры, они чаще что-нибудь строят и классифицируют. У девочек лучше развито чувство справедливости, они больше ценят близкую дружбу «тет-а-тет», а конкуренции предпочитают кооперацию. On average! И да, мальчики больше любят машинки и оружие, а девочки — куклы и украшения. В разных культурах. С раннего возраста.

2. У мужчин и женщин разные способности. Различия невелики, но вот несколько из них. У женщин в среднем лучше развиты: чувственное восприятие (sensory perception); мелкая моторика; краткосрочная память; память на лица, даты, мелочи, воспоминания; вербальные навыки (verbal abilities); социальное познание (social cognition). У мужчин в среднем лучше с: меткостью; математикой (среди одарённых); зрительно-пространственными навыками и памятью (visuospatial skills and visuospatial memory). Кроме того, среди мужчин больше гениев и слабоумных, то есть людей с очень высоким и очень низким интеллектом. Если говорить об интеллекте вообще (general intelligence), то до сих пор ведутся споры о том, равны ли оба пола или мужчины немного умнее. On average! Правда речь идёт о разнице, как между финнами и шведами — несколько IQ баллов. Не думаю, что шведы из-за этого очень комплексуют.

Конечно, люди с разными интересами и способностями в итоге выбирают разные профессии. Программист зарабатывает больше, чем HR. Это и есть значительная доля gender pay gap. Если слышите, как всё объясняют социализацией и дискриминацией, помните: вам вешают лапшу на уши.

3. У мужчин и женщин разные мозги. Несмотря на провокационное название, это самая неинтересная часть. Мужской мозг больше, в нём больше нейронов, а у женщин выше процент серого вещества. Есть куча других особенностей, но это уже совсем скучно. Важно то, что эти различия закладываются в утробе матери и на третьем месяце от рождения , а устаканиваются во время полового созревания. Виноваты гормоны.

Никакие эгалитарные меры и перемены во нравах не могут (за короткий срок) отменить миллионы лет эволюции. Гендерные роли и соответствующее разделение труда, которые «приписывались» мужчинам и женщинам, были оптимальными для их выживания. Теперь рассмотрим, почему всё произошло именно так, а не иначе.

Злые альфа, добрые бета

Что ягнята питают злобу к крупным хищным птицам, это не кажется странным; но отсюда вовсе не следует ставить в упрёк крупным хищным птицам, что они хватают маленьких ягнят. И если ягнята говорят между собой: «Эти хищные птицы злы; и тот, кто меньше всего является хищной птицей, кто, напротив, является их противоположностью, ягнёнком, — разве не должен он быть добрым?» — то на такое воздвижение идеала нечего и возразить, разве что сами хищные птицы взглянут на это слегка насмешливым взором и скажут себе, быть может: «Мы вовсе не питаем злобы к ним, этим добрым ягнятам, мы их любим даже: что может быть вкуснее нежного ягнёнка». — Требовать от силы, чтобы она не проявляла себя как сила, чтобы она не была желанием возобладания, желанием усмирения, желанием господства, жаждою врагов, сопротивлений и триумфов, столь же бессмысленно, как требовать от слабости, чтобы она проявляла себя как сила.
(Фридрих Ницше)

Вспомним о Саше Долгополове. В интервью у Дудя он жаловался на то, что в патриархальной провинции невозможно реализоваться, если ты просто смешной хороший парень. Там нужно демонстрировать силу, бороться за статус, причём не близкими тебе способами. Саше не нравится, как устроено общество, что оно требует от мужчин и женщин, какое в нём отношение к «не-таким-как-все». Такое положение дел он называет патриархатом, определяя его негативно. Мол, патриархат есть нечто, что до́лжно превзойти. И вот тогда заживём!

Вслед за Кейт Миллетт Саша Долгополов goes full culture, no nature: мужчин и женщин «конструирует» общество. Думаю, после предыдущего раздела эти утверждения уже не выглядят такими убедительными. Но доля правды в его наблюдениях есть. Саша чувствует, где сосредоточена власть. Правда агрится он не на властную иерархию per se, а на своё положение в ней.

Ранее в тексте я воспользовался определением патриархата как контроля над женской репродуктивной функцией со стороны мужчин. Это определение из статьи «It’s a Man’s World: Mate Guarding and the Evolution of Patriarchy (2018)». Авторы статьи, поведенческие экологи Рэйчел Грант и Тамара Монтроуз, рассматривают патриархат как эволюционную адаптацию человека. По сравнению с другими приматами человеческие самцы действительно вкладывают в своих отпрысков огромное количество сил и ресурсов. Почему? Они знают, что это их дети. Правда для перестраховки приходится предпринимать строгие меры: ревновать, контролировать, одевать, прятать своих жён. Никому ведь не хочется растить чужих детей.

Но не всем самцам суждено быть на высоте. Чтобы впечатлить самочку (или её придирчивых родичей), самцу нужно показать, чего он стоит. Да и самочке нужно «повыгоднее себя продать». Как им это удаётся? Они делают то, что хочет от них противоположный пол.

В своей книге «Эволюция сексуального влечения» Дэвид Басс описывает идеального партнёра, которого представляют себе мужчины и женщины всех культур и континентов. Женщины в первую очередь обращают внимание на статус и ресурсы (или потенциал их приобретения); мужчины — на молодость и красоту. Понимаю, звучит так себе. Но с точки зрения эволюции, всё логично: женщине нужны хорошие гены для своих детей и муж, который сможет их прокормить; мужчине нужны хорошие гены для своих детей и здоровая фертильная жена. Поэтому мужчины стараются быть/выглядеть успешными, а женщины — быть/выглядеть красивыми. Басс даже выдвигает теорию о происхождении патриархата:

Одно из поразительных последствий сексуальных стратегий [мужчин и женщин] заключается в том, что преимущественное сосредоточение контроля над ресурсами в руках мужчин по всему миру отчасти объясняется женскими предпочтениями при выборе партнёра. Эти предпочтения, проявлявшиеся на протяжении тысяч поколений, привели к тому, что женщины особенно благоволят мужчинам, обладающим статусом и ресурсами, и склонны отвергать тех, кто их не имеет. Древние мужчины, не сумевшие приобрести эти ресурсы, не привлекали женщин как партнёры.

Теперь вопрос: кто больше всех недоволен патриархатом, капитализмом, вселенской несправедливостью? Некрасивые женщины и мужчины с низким статусом. Долгополов говорит, что комик Щербаков плохой человек, потому что Лёха — грубый, сильный и уверенный в себе. Забавно, но в интервью у Дудя Щербаков сам это понял: «для таких людей (мальчонка, худенький, ущербненький, не может за себя постоять), быдло [Лёха] представляет опасность. Я его понимаю». Хищная птица не держит зла на доброго ягнёнка.

В защиту умеренного буллинга

Нельсон Мюнц из «Симпсонов» […] необходим для маленькой социальной группы, к которой принадлежит антигерой Барт. Без Нельсона, короля хулиганов, школа вскоре была бы захвачена обидчивыми, ранимыми Милхаусами, нарциссичными, интеллектуальными Мартинами Принсами, мягкими, обжирающимися шоколадом немецкими детьми и инфантильными Ральфами Виггамсами. Мюнц — корректирующий, жёсткий, самодостаточный ребёнок, который использует свою склонность к презрению, чтобы решать, какую черту незрелого и жалкого поведения просто нельзя переступать. Отчасти гений сценаристов «Симпсонов» в том, что они отказываются списывать Нельсона со счетов как неисправимого хулигана. Брошенный своим никчёмным отцом, запущенный своей шлюхой-матерью, Нельсон, если присмотреться, справляется очень даже хорошо, учитывая все обстоятельства. Он даже стал объектом романтического интереса весьма прогрессивной Лизы, к её ужасу и смятению.
(Джордан Питерсон)

Возможно, посмотрев выпуск «Что Было Дальше», вы согласитесь с Долгополовым: Щербаков действительно плохой человек; он мешает мне жить в обществе; он есть материализовавшиеся предрассудки, с которыми нужно бороться. Не зря ведь все прогрессивные порядочные люди порицают буллинг и шейминг, учат принятию себя и Другого. Но что если мистер Лобстер прав? Может ли быть какая-то польза от буллинга?

Извините, опять эта дурацкая эволюция… В 2012 году вышла статья «Is Adolescent Bullying an Evolutionary Adaptation?». Её авторы пришли к такому выводу: буллинг — адаптация, благодаря которой булли выбивает доступ к ресурсам, повышает статус и привлекает противоположный пол. Кроме того, буллинг повышает сплочённость и кооперацию внутри группы. Нашим предкам нужно было воевать с другими племенами. А ещё им нужно было бороться со слабыми и неприспособленными членами собственной группы, чтобы те не халявили и не ослабляли плямя.

Мы больше не живём в таких суровых условиях, но потребность вести себя как охотники-собиратели у детей осталась. Если исключить случаи экстремальной жестокости и психопатии, портрет среднестатистического булли таков: физическая форма, уверенность в себе, лидерские качества, социальные навыки — все показатели выше среднего. И да, у них больше девочек. А вот портрет типичной жертвы буллинга: тревожность, чувствительность, низкая самооценка, социофобия. Но главное — неспособность/нежелание постоять за себя. Это миф, что обижают исключительно «не-таких-как-все». Если присмотреться, у каждого можно найти особенности/недостатки. У меня в классе были двухметровый очкарик с широкой костью и заикающийся чемпион по тайскому боксу. Их почему-то никто не буллил.

В своих стендапах и интервью Долгополов учит нас не обижать слабого. С одной стороны, звучит благородно, но с другой — походит на банальную самозащиту. Приведу два примера. Первый: в интервью «Вписке» Саша рассказал о том, как на одном из уличных выступлений бомж отнял у него микрофон. Мужик «выступал», пока микрофон не забрал Сашин друг и не вернул владельцу. Второй: гневный пост в Сашиной инсте. Дело было так: Саша зашёл в магазин комиксов, но там расселись посетители, загородив проход к стендам. Не успев покинуть магазин, Саша поддался троллингу размером в одну шутку со стороны сидящих. Вот что он написал о бармене: «чувак на баре никак их не подвинул», «чувак на баре ничего не сделал». Без б, плохой сервис. Но неужели нельзя самому попросить их подвинуться? Неужели бармен должен вступаться за тебя из-за шутки?

Плохо издеваться над слабым, плохо буллить беззащитного, но с тотальной заботой можно перестараться. Если ограждать детей от всех неприятных эмоций, они вырастут беспомощными взрослыми. Забавно, но прогрессивный Кирилл Мартынов в своих претензиях к новой этике сказал примерно то же самое:

Когда я был школьником, мне приходилось драться на школьном дворе, для того, чтобы от меня отстали. И это был для меня очень значимый опыт того, как я учусь защищать свои личные границы и не делать того, чего я не хочу.

P. S. Если сомневаетесь, что булли нравятся женщинам, почитайте их комментарии под интервью Щербакова у Дудя.

Революция — это когда последние становятся первыми

Естественная аудитория любого оппозиционного движения — люди, которые проигрывают в игре человеческого социального статуса прямо сейчас. Они возмущены и озлоблены, и они сделают всё, чтобы расшатать текущий порядок. И у них есть на это причина. Жизнь коротка, и только одна. Никто не хочет низкого статуса. Его последствия крайне неприятны. Проигрыш в иерархии означает менее качественных партнёров — если они вообще будут.
(Spandrell)

Мир жесток. Многие хотят перемен, реформ, торжества правосудия, в общем, справедливости. Проблема в том, что разные люди понимают социальную справедливость по-разному. Думаю, это самое сложное и расплывчатое понятие, из тех, что мы здесь обсуждали. Но у меня есть идея. Дабы не вступать в полемику о том, чья справедливость самая справедливая, предлагаю посмотреть на неё глазами философа Мишеля Фуко. В своих дебатах с Ноамом Хомски он озвучил такую мысль:

Пролетариат ведёт войну против правящего класса, не потому что считает её справедливой. Пролетариат сопротивляется правящему классу, потому что впервые в истории жаждет власти. И желание свергнуть власть позволяет считать ему свою войну справедливой.

Да уж, циничнее не придумаешь — смотреть на борьбу за справедливость как на жажду власти. Тем не менее, такой взгляд даёт нам возможность посмотреть на отношения между людьми с должной (веберовской) отстранённостью. Лишь добившись власти, можно добиться желаемого результата (справедливости). И если держать эту мысль в голове, то можно взглянуть на новую этику по-новому. Дадим слово Дарье Серенко:

Борьба за равенство — это попытка определить, как работает социальная справедливость, что вообще такое социальная справедливость сегодня. Цель всего этого — перераспределить ресурсы. Чтобы те, у кого меньше или совсем нет ресурсов, получили к ним доступ.

А вот другие реплики Даши: «у нас больше нет дефолтного западного учёного, есть много угнетённых групп по всему миру, которые сами начинают изучать себя»; «нет единой справедливости, представления о справедливости локальны». Если сложить эти три реплики, в сумме получится ситуация, в которой группа W (или коалиция групп L, B, G, T, Q, W, E, R, T, Y) навязывает своё понимание справедливости группе M, почему-то лишая её своего «локального» представления о справедливости. Естественно, с наилучшими намерениями. Как это называется?

В 2020 году вышла статья «Signaling Virtuous Victimhood as Indicators of Dark Triad Personalities». Её авторы нашли такую корреляцию: обладатели черт «Тёмной триады» (нарциссизм, макиавеллизм, психопатия) больше других людей склонны изображать из себя добродетельную жертву (virtuous victim) для повышения статуса и личного обогащения. Это не значит, что каждая жертва притворяется, и теперь никого нельзя жалеть. Это значит, что нужно быть внимательнее, потому что люди, склонные к манипуляциям, могут использовать наивность и доброту других в своих целях.

Репрессивная толерантность

Этический социализм — вопреки иллюзиям своего перед­него плана — не есть система сострадания, гуманности, мира и заботливости, а есть система воли к власти. Всё прочее — самообман. Цель его исключительно империалистическая: общее благо, но в экспансивном смысле, благотворитель­ность, направленная не на больных, а на энергичных, кото­рым собираются предоставить свободу действий, и притом наделив их властью и правом беспрепятственно преодоле­вать сопротивления собственности, рождения и традиции.
(Освальд Шпенглер)

Неприятно видеть в хороших побуждениях ненасытную волю к власти. Но раз уж мы рискнули идти по этому пути, придётся пойти до конца. Толерантность выгодна людям с низким статусом. Проповедование всеобщей любви — это понятная стратегия выживания, попытка подстроить мир под свои нужды. Может, мир от этого выиграет, а может и нет. Вопрос вот в чём: терпимы ли сами сторонники толерантности? Вот несколько любопытных текстов, в которых они проговариваются.

В своём «Письме о веротерпимости» Джон Локк говорит о том, что конфликты возникают там, где всех насильно объединяет единая религия, а не там, где всем позволено исповедовать, что им вздумается. Прежде всего философ критикует нетерпимость католиков к протестантам, коим он сам является. Там же содержится такая фраза:

Когда у них недостаточно сил для того, чтобы властвовать над врагами, тогда они желают жить по справедливости и проповедуют терпимость.

После Второй мировой войны психоаналитик еврейского происхождения Эрих Нойманн написал трактат «Глубинная психология и новая этика (!)», в котором говорит о том, что традиционные/коллективные/старые формы морали отжили свой век. Он объясняет шовинизм, борьбу с еретиками и политическими противниками примитивностью и незрелостью архаического сознания, которое проецировало свои внутренние страхи на Другого. По мнению Нойманна, современный человек должен пожертвовать древним инстинктом и принять Другого, дабы подняться на более высокий уровень личностного развития. В этом же тексте есть такая фраза:

Деятельность даже тех лиц и народов, которые используют в своих интересах идеологию доброты, вовсе не обусловлена добром. Эти лица и народы начинают действовать благодаря инстинкту самосохранения, который срабатывает при наличии опасности.

Но были и мыслители, которые говорили о толерантности без обиняков. В своём эссе «Репрессивная толерантность» Герберт Маркузе делает несколько утверждений: толерантность всегда была крамольной целью, подрывным освободительным понятием и практикой; реализация объективной толерантности требует нетолерантного отношения к господствующим формам политики, установкам и мнениям; также она требует распространения принципа толерантности на политику, установки и мнения, которые подавляются или даже объявлены вне закона; неразборчивая гарантия политических прав и свобод репрессивна.

Если додумать последнюю фразу до конца, мы придём к контринтуитивному выводу. Конечная цель социальной справедливости есть организация «нео-сословного» общества, члены которого разнятся по своему правовому статусу, их привилегии и обязанности закрепляются законом, а «титул» определяется по полу, цвету кожи, сексуальной ориентации etc. Только освящает данный миропорядок не миф о подвигах предков или «божественное распоряжение», а душещипательная история угнетения той или иной группы. Rainbow feudalism is coming.

Прогрессивность и предпринимательская деятельность

Подавляющее большинство жителей современного общества не имеет почти никакой политической власти. Тем не менее, о своих убеждениях они говорят настойчиво, часто и громко, если ситуация к этому располагает. Такое энергозатратное поведение — загадка для экономистов, ведь они не видят в нём никакой политической выгоды. Я же считаю, что выгоды, которые получает индивид, высказывая свои убеждения, носят не политический, а скорее социальный и сексуальный характер.
(Джеффри Миллер)

Оставим алармизм и конспирологию. Большинство людей не задумывается над последовательностью, непротиворечивостью и историей идеологии, которую исповедует. Человек — социальное животное, и то, что он носит, слушает, ест и говорит влияет на его репутацию и «рыночную стоимость». Наши поступки и убеждения — это реклама нашего персонального бренда. Бренда комика, активистки, лидера мнения, друга, сексуального партнёра etc.

Приведу несколько примеров. В своём эссе «Political Peacocks» (Политические Павлины) эволюционный психолог Джеффри Миллер рассказывает об одном любопытном эпизоде из жизни. В 1985 году сотни студентов Колумбийского университета захватили здание администрации, требуя решительных действий в какой-то далёкой африканской стране. Движуха закончилась как раз к подготовке к экзаменам, зато протестующие завели друзей и сексуальных партнёров. Эту же ситуацию иллюстрирует фильм Вуди Аллена «Бананы». В нём главный герой притворяется неравнодушным к проблемам банановой республики Сан-Маркос, чтобы понравиться симпатичной активистке.

Этическая комедия Саши Долгополова, его отказ от дискриминирующей лексики, его репутация прогрессивного комика — это инновационная предпринимательская деятельность. Когда ты заходишь со своим продуктом на рынок стендапа, у тебя два пути: делать, как остальные комики и конкурировать за их аудиторию или предложить уникальный товар и привлечь зрителей, которые раньше стендапом не интересовались. Примерно ту же «этическую» стратегию используют производители веганской еды и синтетической одежды.

Мы эволюционировали предпочитать хороших людей плохим, добрых злым, заботливых бессердечным. Окружать себя надёжными людьми — в наших интересах. Та же логика распространяется на товары и услуги, которые мы потребляем. Нас интересует репутация тех, кто нам их продаёт. Мы не хотим ассоциировать себя с подонками. Эти предпочтения эксплуатируют все, кому не лень: от мультинациональных корпораций до уличных жуликов. Может быть, борцы за справедливость — хорошие и честные люди, а может, здесь есть что-то ещё. Будем же осмотрительны.